Если взглянуть на статистику забастовок 90-х годов, то сразу бросается в глаза, что их пик приходится на 1997 год. По данным Госкомстата, в этом году забастовки прошли на 17007 предприятиях страны, в следующем году число бастующих предприятий было несколько меньшим — 11162. Но всё же именно в 1998 году рабочий класс постсоветской России заявил о себе как о самостоятельной политической силе, с которой нельзя не считаться. Этот год стал ключевым не только для истории рабочего движения, но и для истории страны в целом. Со всей смелостью можно заявить, что происходящее в России сейчас нельзя понять, не изучив событий, произошедших 20 лет назад.
Рельсовая война, начатая шахтёрами, стала самым мощным и радикальным выступлением рабочего класса за всю постсоветскую историю. Однако она не была изолированным протестом. Действия шахтеров проходили на фоне продолжающегося вала забастовок в самых различных отраслях. 1998 год был также отмечен такими значимыми событиями, как пикет шахтёров на Горбатом мосту, общероссийская акция протеста ФНПР и левых сил; захватами в заложники директоров, многочисленными голодовками и т.д. Но главное, что по ходу разрастания протеста рабочий класс все громче выдвигал политические требования. Спад производства и всеобщее обнищание продолжались с начала 90-х. И хотя в 1997 году экономическое положение немного стабилизировалось, в следующем году кризис продолжился и, в конце концов, обернулся полной катастрофой. Заводы и фабрики, скупленные за бесценок «новыми русскими», повсеместно закрывались, оборудование продавалось на металлолом. Своевременная выплата зарплаты была исключением, а нормой была её задержка на несколько месяцев, а то и год, и даже больше. Но правящая верхушка, несмотря ни на что, упорно следовала по пути либеральных «реформ». В то время, когда население нищало, нарождающаяся буржуазия сколачивала миллиардные состояния и вывозила капиталы за рубеж.
Выступления рабочих в 1998 году происходили на фоне острого политического кризиса, вернее, они сами были его частью. Недовольство режимом Ельцина было всеобщим. Государственный аппарат трещал по швам, и Ельцину для удержания власти все время приходилось лавировать между различными бюрократическими и олигархическими группировками. Левая оппозиция в лице КПРФ являлась самой массовой и популярной политической силой в стране. Однако проблема была в том, что руководство КПРФ не только не собиралось бороться за власть, но и больше всего боялось оказаться у власти. «Коммунистическая» бюрократия предпочитала голосовать за правительственные бюджеты, одновременно организуя ритуальные шествия против «антинародного режима» и занимаясь националистической демагогией.
Вполне естественно, что именно шахтёры в 98-ом выступили главной протестной силой. Это был самый сплоченный и боевой отряд рабочего класса, имевший уже немалый опыт борьбы. Все ещё помнили стачки шахтёров 1989 и 1990 гг., правда, никто не забыл, что стачка 1990 года была использована Ельциным в его борьбе против Горбачёва. Но к 1998 году никаких иллюзий в отношении первого президента РФ у шахтёров, как и у подавляющей части населения страны, уже давно не осталось. Жизнь шахтёров при власти «демократов» ухудшалась с каждым годом, и шахтёры снова шли на борьбу. Всероссийские забастовки шахтёров прошли в 1995 и 1996 годах, и такой метод борьбы, как перекрытие железных дорог, к 1998 году также был уже хорошо знаком горнякам.
13 мая 1998 года шахтёры Инты перекрыли железнодорожную магистраль Москва-Воркута. Это было началом рельсовой войны. 15 мая шахтёрами Анжеро-Судженска и машиностроителями Юрги была перекрыта Транссибирская магистраль. После того как власти попытались направить поезда по запасной ветке через Прокопьевск, 19 мая её заблокировали шахтёры этого города. В это же время шахтёры объединения «Ростовуголь» перекрыли Северокавказскую железную дорогу в Ростовской области, а шахтёры Новосибирской области — Красноярскую железную дорогу. К 22 мая, когда была объявлена бессрочная общероссийская забастовка угольщиков, были блокированы также Южно-Уральская, Северная, Юго-Восточная, Приволжская, Восточно-Сибирская и Горьковская железнодорожные магистрали. Восточная часть страны оказалась полностью отрезанной от западной. Выход на рельсы сопровождается требованиями погашения задолженности по зарплате, принятия мер по решению проблемы безработицы в случае закрытия шахт, национализации угольной отрасли и отставки Президента и Правительства. Причём по мере разрастания протестных выступлений политические требования звучат всё громче и громче.
Инициатива перекрытия железных дорог исходила снизу, профсоюзные структуры скорее плелись в хвосте движения, а один из наиболее заметных шахтёрских профсоюзов НПГ вообще осудил действия рабочих. Шахтёры были главной силой и авангардом рельсовой войны, но не единственными её участниками — к протесту повсеместно стали присоединяться работники других промышленных предприятий и бюджетники.
Столь масштабное выступление оказалось серьёзным ударом по властям. В срочном порядке предпринимаются меры по прекращению протеста, на шахтёров пытаются давить с помощью милиции, а на отдельных лидеров даже заводят уголовные дела. Однако госаппарат тогда не был столь консолидирован, как сейчас, режим Ельцина был слаб и деморализован, и подавить шахтёрские выступления силой было проблематично. Более того, такая попытка могла бы привести к еще большему подъёму движения, обострению политического кризиса и падению режима. Что бы ни говорили сейчас либералы, отличие режимов Ельцина и Путина не в том, что Ельцин «демократ», а Путин «диктатор», а в том, что соотношение классовых сил в 90-е было совершенно иным, чем в 2000-е. Нынешняя власть без всяких стеснений применяет репрессии потому, что нет достаточно массовой силы, которая могла бы оказать этому сопротивление. Тогда, в 90-е, такая сила была — это было массовое протестное движение и, в первую очередь, рабочий класс.
21 мая из Москвы в шахтёрские регионы отправляется «десант» из членов правительства: Б.Немцов прибывает в Ростовскую область, О.Сысуев — в Кемеровскую, а Я.Уринсон — в Коми. Одновременно отправляется «десант» из работников МВД и ФСБ с целью расследования (или видимости такового), куда уходят выделяемые шахтёрам деньги. Ельцин выступает с обращением к шахтерам и призывает прекратить блокаду железных дорог. При этом задолженность по зарплате шахтёрам выплачивают лишь за полтора месяца, да и то не всем. Больше раздают обещаний.
Этими мерами властям удается уговорить шахтёров прекратить протест. К 26 мая железные дороги были разблокированы, однако борьба не прекратилась. В течение лета и осени перекрытия железных дорог происходят то в одном, то в другом регионе, продолжают идти забастовки и голодовки, а 11 июня у Дома Правительства на Горбатом мосту начинается бессрочный шахтёрский пикет.
Идея «похода на Москву» опять-таки исходит снизу, но на этот раз она была поддержана руководством НПГ, который и стал организатором акции. НПГ всегда подчеркивал свою умеренность и выступал против радикальных действий, однако в условиях расширяющегося движения протеста совсем ничего не делать он не мог. Пикет на Горбатом мосту был, конечно, более безопасной для властей формой протеста, чем блокирование железных дорог, однако на фоне продолжающихся выступлений в регионах и углубляющегося политического кризиса и он превратился в грозную силу.
На Горбатый мост приехали несколько сотен шахтеров из Воркуты, Кузбасса, Ростовской и Челябинской областей, вскоре к ним присоединились и несколько трудовых коллективов других отраслей. Приехавшие поселились в палатках и развесили плакаты. Требования были те же, что и во время рельсовой войны, но основными были два: отставка президента и правительства и погашение долгов по зарплате. Пикет сразу же превратился в место паломничества для активистов левых и рабочих организаций Москвы. На Горбатый мост регулярно приходили агитаторы от всех возможных левых партий и групп, от всех боевых профсоюзов и стачкомов. Пикет стал настоящим знаменем всего рабочего движения страны. В регионах тем временем борьба не остановилась. Хотя столь масштабных единовременных выступлений, как в мае, уже не было, перекрытия железных дорог продолжались. 1 июля Транссибирскую магистраль вновь блокировали шахтёры Анжеро-Судженска и Киселевска. 21 июля на рельсы выходят шахтёры Челябинской области, а на следующий день начинаются протесты на Сахалине.
Режим Ельцина всё глубже погружался в кризис. Региональные Законодательные собрания начинают принимать обращения с призывом к Ельцину уйти в отставку. К концу года такие обращения были приняты в более чем половине регионов России. КПРФ тем временем запускает процедуру импичмента президента. Впрочем, Ельцина это не очень пугает — гораздо большую опасность представляет массовый протест. В июне Ельцин проводит встречу с высшим командованием всех силовых структур и делает заявление о том, что «экстремистские силы» вынашивают планы захвата власти. Незадолго до этого при загадочных обстоятельствах убивают генерала Льва Рохлина, ставшего выразителем недовольства режимом со стороны военных.
17 августа начался финансовый крах. Рухнула пирамида ГКО, рубль стал падать с молниеносной скоростью. Несмотря на масштабный рост цен, капиталисты и государство не стремятся повышать зарплату, а задолженность по ней продолжает расти. Ельцин вынужден отправить в отставку правительство С.Кириенко и пытается вернуть на пост премьера Черномырдина, но Дума наотрез отказывается его утверждать. Ельцин не решился разогнать парламент и пошел на временный компромисс с думской оппозицией, представив на пост премьера Евгения Примакова.
Правительство Примакова согласилось на переговоры и пошло шахтёрам на некоторые уступки. Было подписано соглашение, по которому возобновлялось дотирование северных надбавок (одно из требований шахтеров), был составлен график погашения задолженности по зарплате. НПГ согласилось прекратить пикетирование с 5 октября, незадолго до общероссийской акции протеста ФНПР, намеченной на 7 число, видимо, чтобы не допустить участия шахтёров в этой акции. Небольшая группа шахтеров и Самарский стачком тем не менее решили продолжить пикет, но вскоре акция была разогнана милицией.
Хотя Всероссийская акция протеста 7 октября стала довольно заметным событием, в целом рабочее движение резко начинает идти на спад, рабочие начинают уставать от борьбы. Августовский кризис, ещё больше ухудшивший положение рабочего класса, не только не придал нового импульса к борьбе, но скорее деморализовал рабочих. Впрочем, впереди еще были такие заметные выступления, как захваты рабочими предприятий в Выборге и Ясногорске. Но это были уже скорее локальные бои. В 1999 году по официальной статистике бастовало 7285 предприятий (это примерно на треть меньше, чем в 1998-ом), а уже в 2000-ом 817 предприятий, что в 13 раз меньше, чем в год рельсовой войны.
Политика «розового» правительства Примакова, поддержанного КПРФ, несколько смягчила недовольство масс и позволило Ельцину выиграть время, чтобы перейти в контрнаступление. По сути Примаков и поддержавшая его КПРФ спасли власть ельцинской клики.
Девальвация рубля привела к некоторому возрождению промышленности за счет импортозамещения, поднялись цены на нефть, и после долгих лет упадка постепенно начался экономический подъём. Рабочий класс тем временем погрузился в политическую апатию.
Эту ситуацию Ельцин и его окружение сразу решили использовать для сохранения и укрепления своей власти. Примаков вскоре был отправлен в отставку. По телевидению была развязана шовинистическая античеченская истерия, с экранов телевизоров на население обрушились горы компромата и чёрного пиара. Дезориентированный и уставший народ проголосовал за нового ставленника ельцинской «семьи» Владимира Путина, который был подан пропагандой как «спаситель нации».
Рабочее движение 90-х, несмотря на свой размах, оказалось неспособным победить режим. И дело тут не только в предательстве КПРФ и отсутствии массовой революционной партии. Дело также в состоянии самого пролетариата. Рабочее движение тех лет сильно отличалось от классического рабочего протеста. Это было больше похоже на бунт отчаявшихся людей. Не случайно наряду с забастовками получили большое распространение такие формы протеста, как голодовки и даже самоубийства. Развал промышленности привел к люмпенизации значительной части рабочих, зачастую наиболее активные молодые рабочие уходили в торговлю или криминал, шли работать охранниками. Рабочий класс был размыт и обескровлен. Когда предприятия простаивали или закрывались, забастовка как средство борьбы теряла смысл. Всё это сказалось и на формах борьбы, и на развитии классового сознания, и на реальной экономической и политической силе пролетариата. Поэтому при всем своем радикализме выступления середины-конца 90-х революционными так и не стали. Революция тем и отличается от бунта, что революционный класс готов не только вести борьбу против класса правящего, но и сам готов стать властью. Но бастующие рабочие ельцинской эпохи были к этому не готовы и не чувствовали в себе для этого достаточной силы. Вопрос стоял скорее об элементарном выживании в условиях тотального развала экономики и повсеместной нищеты.
Рабочее движение, возрождающееся в последние годы в России, не похоже на протесты 90-х. Несмотря на то, что масштабы нынешнего движения просто мизерны, по сравнению с движением конца позапрошлого десятилетия, в условиях промышленного подъёма рабочий класс себя чувствует куда более уверенно. Капиталисты несут огромные убытки даже из-за одного дня забастовки и часто вынуждены идти на уступки. Это придаёт больше силы и уверенности рабочему классу.
Несмотря на то, что рабочая борьба пока носит почти исключительно экономический характер, на нынешнем этапе рабочие, по крайней мере те, кто уже имеет какой-то опыт борьбы, более ясно понимают противоположность интересов труда и капитала. Сейчас рабочие осознают, что им противостоят не некие абстрактные «воры» и «начальники», а капиталисты, владельцы средств производства и стоящее на защите интересов собственников государство. Но той решительности и политической смелости, что была у пролетариата в 90-е, нынешнему рабочему движению явно недостаёт. Впрочем, это скорее вопрос времени. Чем более массовым будет становиться рабочий протест, тем более он будет превращаться в политическую силу.
Михаил Дороненко